Кохинхинка 20

Отрывки из романа о жизни советского дипломата в Камбодже.

Встал не торопясь, незаметно огляделся. Скорее, по инерции, чем по необходимости. Заодно посмотрел, не увязался ли за Сараном «хвост». Вьетнамцы обычно присматривали за своими камбоджийскими партнерами.

Выйдя с другой стороны рынка, Саран быстрым шагом перешел через улицу и приблизился к странному строению из жести, больше напоминавшему собачью конуру, а не человеческое жилье. Так они там вместе и жили – и люди, и собаки.

Насколько хватало глаз, вдоль Меконга простирались непролазные трущобы пномпеньской бедноты. Перекошенные будки, сколоченные из подобранных на мусорных свалках досок и кусков фанеры, подпирали стены друг друга, не давая им развалиться. Огромное количество кхмеров рождалось, всю жизнь прозябало и умирало в этих дебрях нищеты. Все их жизненное пространство ограничивалось этим замкнутым кругом безысходности и страданий.

Худые и изможденные нищие, одетые в лохмотья, из которых торчали усохшие бедра, протягивали выдолбленные из кокосовых орехов чашки – за рисом и раскрытые ладони – за подаянием. Хилые дети-дистрофики со вздутыми, отвислыми животиками, с опухшими от голода личиками, умоляюще взывали к прохожим. Их дряблые матери с раздутыми, толстыми, как сваи, ногами, молча стояли рядом. Они, не переставая, чесали свои грязные, всклокоченные, как у ведьм, волосы, раздирая обломанными ногтями кровоточащие язвы на голове и груди.

Усталые и страшные калеки сипло дышали и, стеная, ползали у ног уличных торговцев съестным, тащивших на своих плечах коромысла с чугунными котелками, полными горячей похлебки. Повсюду мелькали позвонки, ребра, ключицы и лопатки, обтянутые тонкой коричневой почти прозрачной кожей, которая, казалось, в любое мгновение может порваться.

Ушные перепонки вибрировали от хриплых вскриков, захлебывающегося туберкулезной слюной кашля, обреченных стонов, сдавленных рыданий, ожесточенной ругани, смиренных причитаний и жалоб, робких упреков и смеха. Зловонный воздух сотрясался от дикого, лающего смеха отупевших людей.

Обезумевшие от голода человеченыши с животной злобой дрались за пахнувший теплым тестом лист банана, который обронила проходившая мимо торговка, прижимавшая к боку корзину с клубившимися паром помпушками.

Чудилось, что прибазарные улицы заполнили живые трупы, а Пномпень превратился в огромное кладбище, в братскую могилу отверженных судьбой людей, на которых никто из живых уже давно не обращал внимания.

Выждав пару минут, я протиснулся сквозь толпу нищих и почти на четвереньках пролез в дверное отверстие, занавешенное синей материей, чертыхаясь вполголоса: «Идеальное место выбрали для конспиративной встречи! Пол-рынка, наверное, с изумлением наблюдает, как я залезаю в эту конуру!»

Продолжение следует.